Описание
Госпиталь. Всё в белом. Стены пахнут сыроватым мелом, Запеленав нас туго в одеяла И подтрунив над тем, как мы малы, Нагнувшись, воду по полу гоняла Сестра. А мы глядели на полы, И нам в глаза влетала синева... Вода, полы, Кружилась голова, Слова кружились: — Друг, какое нынче? Суббота? — Вот не вижу двадцать дней...— Пол голубой в воде, а воздух дымчат. — Послушай, друг...— И всё о ней, о ней. Несли обед. И с ложки всех кормили, А я уже сидел спиной к стене. И капли щей на одеяле стыли. Завидует танкист ослепший мне И говорит про то, как двадцать дней Не видит. И о ней, о ней, о ней... — А вот сестра, ты письма продиктуй ей! — Она не сможет, друг, тут сложность есть. — Какя сложность? Ты о ней не думай... — Вот ты бы взялся! — Я? — Ведь руки есть?! — Я не смогу! — Ты сможешь! — Слов не знаю! — Я дам слова! — Я не любил... — Люби! Я научу тебя, припоминая... Я взял перо. А он сказал: — "Родная!" — Я записал. Он: — "Думай, что убит..." — "Живу", — я написал. Он: — "Ждать не надо..." — А я, у правды всей на поводу, Водил пером: "Дождись, моя награда..." Он: — "Не вернусь..."— А я: "Приду! Приду!" Шли письма от неё. Он пел и плакал, Письмо держал у просветлённых глаз. Теперь меня просила вся палата: — Пиши! — Их мог обидеть мой отказ. — Пиши! — Но ты же сам сумеешь, левой! — Пиши! — Но ты же видишь сам?! — Пиши!.. Всё в белом. Стены пахнут сыроватым мелом. Где это всё? Ни звука. Ни души. Друзья, где вы?.. Светает у причала. Вот мой сосед дежурит у руля. Всё в памяти моей переберу сначала. Друзей моих ведёт ко мне земля. Один мотор заводит на заставе, Другой с утра пускает жернова. А я? А я молчать уж ене вправе. Порученные мне горят слова. — Пиши! — диктуют мне они. Сквозная Летит строка. — Пиши о нас! Труби!.. — Я не смогу! — Ты сможешь! — Слов не знаю... — Я дам слова! Ты только жизнь люби!
